увесь часъ працюемо биля його и литомъ и зимою, бережемо його и видъ спекы и видъ холодного витру, ни жинкы ни мы спокою не знаемо. За те жъ и радіемо мы, якъ такого жныва диждемо: дывиться, вси кущи повни кетягивъ.
Тутъ саме мы війшлы въ садъ. Кругомъ була страшенна метушня: котылыся тачкы́, рыпилы возы, ослы та кони иржалы, дивчата гукалы, хлопци писень заводылы, ляскалы пугамы, на коняхъ дзвинкы бряжчалы. Уси весели, жвави, жартують, регочуться. Дивчата носять на патыкахъ, мовъ на коромысли, велыки кошовкы зъ выноградомъ, зношують ихъ уси до возивъ, що стоять въ кинци саду. Други тилькы те й роблять, що рижуть довгымы ножыцями кытыци сынихъ та золотыхъ ягидъ. Въ дивчатъ та въ хлопцивъ замисть брыливъ — виночкы зъ выноградного лыстя.
Вузенькымы стежечкамы середъ кущивъ, простувалы мы все блыжче та блыжче до высокого велыкого будынку, де саме машынамы выдавлювалы ягоды на выно. До стины була прыставлена довга драбына; мы влизлы по ній и заглянулы въ середыну. Тамъ була наче велика камъяна клуня, а зъ неи виходылы двери до трьохъ або чотырьохъ льохивъ: въ льохахъ стоялы велычезни бочкы, до ныхъ проведени булы довги трубы; машына гвынтомъ давыла ягоды, що вкыдалысь до-середыны іи цилымы кошовкамы, и выдавлений сикъ, очыщаючысь по трубахъ, перелывався простисинько до бочокъ.
