Гавриил Бужинский, епископ Рязанский, родился «в Польской Малороссии». Враги называли его «евреанином», но это название, как надо думать, имело исключительно смысл бранного слова. Он учился в Киевской Академии и в 1706 г. был вызван Стефаном Яворским в Москву и назначен учителем Славяно-Греко-Латинской Академии; в 1707 г. был пострижен, в 1709 г. рукоположен в иеромонахи и затем занял должность префекта Академии. Красноречие Г. обратило на него внимание Петра I, который вызвал его в 1714 г. в Невский монастырь; Г. был там первым и одно время единственным иеромонахом. В 1718 г. Г. был назначен обер-иеромонахом флота, а в 1721 г. настоятелем Ипатского монастыря с возведением в сан архимандрита. 5 февраля того же года Г. был назначен советником только что перед тем учрежденного Св. Синода. Ему были поручены школьные и типографския дела и был дан титул «школ и типографий протектора». 20 марта 1722 г. он был назначен настоятелем Троицкого Сергиева монастыря. 12 января 1726 г. по вторичному прошению он был уволен от заведывания типографиями. 15 июля 1726 г. Г., еще в 1724 г. представленный Синодом на Казанскую кафедру, был назначен епископом Тверским, но до посвящения 24 октября того же года был переведен в Рязань, 30 октября хиротонисан во епископа в Петербургской Троицкой церкви и 22 января 1727 г. торжественно вступил на Рязанскую кафедру. «О, мире превожделенный! о, мире прелюбезный! прииди и вселися в нас, прииди к нам и пребывай с нами!», взывал Г. в слове при вступлении на кафедру. {{ВАР2 |Но Г. не нашелъ мира въ Рязани. Епархія была далеко не въ блестящемъ положеніи. Каѳедральный соборъ стоялъ съ упавшей кровлей и разбитыми окнами, птицы «крылись въ церкви, аки въ лѣсу» и вили гнѣзда въ иконостасѣ, заглушая крикомъ церковное пѣніе; архіерейскій домъ также требовалъ ремонта. Г. выпросилъ денегъ на ремонтъ и уже 24 сентября 1727 г. совершилъ «при обновленіи освященіе собора». Особенное вниманіе Г. обратилъ на славяно-греко-латинскую школу, упразднившуюся за неимѣніемъ учителей; уже черезъ два года число учениковъ въ школѣ достигло 339; для нихъ было выстроено пять «свѣтлицъ»; потребовалось учрежденіе особой «школьной конторы»; пользуясь пребываніемъ въ Солотчинскомъ монастырѣ опытнаго педагога Софронія Лихуда, Г. предполагалъ открыть школу и въ этомъ монастырѣ, но Синодъ отказалъ, «дабы монастырю и вотчинамъ напраснаго истощанія не происходило». Положеніе Г. въ это время вообще было тяжелое и непрочное. Въ Синодѣ забралъ силу архіепископъ Ростовскій Георгій Дашковъ, врагъ Ѳеофана Прокоповича, и съ Гавріиломъ, «согласникомъ» Ѳеофана, не церемонились ни его личные враги, ни враги Прокоповича. Преемникъ Г. въ Троицкомъ монастырѣ, извѣстный ревнитель старины, архимандритъ Варлаамъ съ братіей измучили Г. разными прицѣпками при сдачѣ монастырскаго имущества: Гавріила они обвиняли то въ завладѣніи двумя панагіями и 6 книгами, то въ увозѣ безъ указа въ Рязань іеромонаха; припомнили кстати, что въ прошедшихъ годахъ онъ «своею волею» разобралъ на Троицкомъ подворьѣ въ Москвѣ церковь Преп. Сергія, которая «до литовскаго разоренья за многіе годы была создана каменная изряднаго мастерства». Извѣстный обличитель Прокоповича архимандритъ Маркелъ Радышевскій предъявлялъ Г. болѣе серіозное обвиненіе: онъ усмотрѣлъ въ составленной Г. «службѣ благодарственной» по поводу мира со Швеціей» «великое поношеніе высокой чести» отца Императора — царевича Алексѣя Петровича, который въ этой «Службѣ» сравнивался съ «отцегонителемъ» Авессаломомъ. Съ Гавріиломъ не поладилъ и рязанскій воевода Нероновъ, который вмѣстѣ съ камериромъ Головнинымъ «доносилъ на епископа въ Св. Синодъ, въ Верховный Тайный Совѣтъ и въ Высокій Сенатъ въ вымышленныхъ и лжесоставныхъ терминахъ». Одновременно съ этимъ потекла цѣлая рѣка мелкой духовной ябеды. Съ легкой руки «вѣдомого и подозрительнаго вора» распопы Ивана Ѳедорова, уже въ 1727 г. подавшаго въ Синодъ на Г. «лжесоставныя и коварственныя доношенія», епископу не давали покоя «лжековарственные и клеветные вымыслы» недовольныхъ имъ членовъ его паствы, начиная Скопинскимъ протопопомъ и кончая «банитованнымъ студентомъ» Богушемъ. И въ чемъ только не обвиняли Гавріила! и въ «обидахъ», и въ «разореніяхъ», и въ «тягостяхъ», и въ пролитіи Св. Даровъ. Гавріилъ волновался: то изощрялся въ писаніи встрѣчныхъ доношеній на доносителей, то подвергалъ ихъ «лишенію входа церковнаго» и анаѳемѣ, то, припадая къ монаршимъ стопамъ, умолялъ «съ горькими слезами» избавить его отъ «напастей и бѣдъ и народнаго порока». Съ обвиненіями Г. переплетались обвиненія въ разныхъ злоупотребленіяхъ его эконома, приказныхъ управителей и домовыхъ людей, изъ которыхъ иныхъ и самъ Г. долженъ былъ карать за «излишнія со ставленниковъ взятки». Это духовное сутяжничество дошло до такихъ размѣровъ, что въ годъ смерти Г. число челобитчиковъ на него доходило до 34, въ Синодѣ было 55 дѣлъ, ими возбужденныхъ, а дѣла слѣдственной коммиссіи о Г. были привезены изъ Рязани въ Синодъ въ сундукѣ и 5 коробьяхъ и описывались съ конца октября до марта. Слѣдователемъ былъ назначенъ «неправедный и взятколюбивый» генералъ Грековъ, который съ состоявшими при немъ «хищниками» въ 5 мѣсяцевъ «домъ Пресвятой Богоматери, не боясь отъ Нея отмщенія, варварски, яко сущіе непріятели, безчеловѣчно разграбили». Школы, о которыхъ такъ заботился Г., по роспускѣ школьниковъ на вакацію въ 1729 г. были заняты «розыскною о Преосвященномъ Гавріилѣ |Но Г. не нашел мира в Рязани. Епархия была далеко не в блестящем положении. Кафедральный собор стоял с упавшей кровлей и разбитыми окнами, птицы «крылись в церкви, аки в лесу» и вили гнезда в иконостасе, заглушая криком церковное пение; архиерейский дом также требовал ремонта. Г. выпросил денег на ремонт и уже 24 сентября 1727 г. совершил «при обновлении освящение собора». Особенное внимание Г. обратил на славяно-греко-латинскую школу, упразднившуюся за неимением учителей; уже через два года число учеников в школе достигло 339; для них было выстроено пять «светлиц»; потребовалось учреждение особой «школьной конторы»; пользуясь пребыванием в Солотчинском монастыре опытного педагога Софрония Лихуда, Г. предполагал открыть школу и в этом монастыре, но Синод отказал, «дабы монастырю и вотчинам напрасного истощания не происходило». Положение Г. в это время вообще было тяжелое и непрочное. В Синоде забрал силу архиепископ Ростовский Георгий Дашков, враг Феофана Прокоповича, и с Гавриилом, «согласником» Феофана, не церемонились ни его личные враги, ни враги Прокоповича. Преемник Г. в Троицком монастыре, известный ревнитель старины, архимандрит Варлаам с братией измучили Г. разными прицепками при сдаче монастырского имущества: Гавриила они обвиняли то в завладении двумя панагиями и 6 книгами, то в увозе без указа в Рязань иеромонаха; припомнили кстати, что в прошедших годах он «своею волею» разобрал на Троицком подворье в Москве церковь Преп. Сергия, которая «до литовского разоренья за многие годы была создана каменная изрядного мастерства». Известный обличитель Прокоповича архимандрит Маркел Радышевский предъявлял Г. более серьёзное обвинение: он усмотрел в составленной Г. «службе благодарственной» по поводу мира со Швецией» «великое поношение высокой чести» отца Императора — царевича Алексея Петровича, который в этой «Службе» сравнивался с «отцегонителем» Авессаломом. С Гавриилом не поладил и рязанский воевода Неронов, который вместе с камериром Головниным «доносил на епископа в Св. Синод, в Верховный Тайный Совет и в Высокий Сенат в вымышленных и лжесоставных терминах». Одновременно с этим потекла целая река мелкой духовной ябеды. С легкой руки «ведомого и подозрительного вора» распопы Ивана Федорова, уже в 1727 г. подавшего в Синод на Г. «лжесоставные и коварственные доношения», епископу не давали покоя «лжековарственные и клеветные вымыслы» недовольных им членов его паствы, начиная Скопинским протопопом и кончая «банитованным студентом» Богушем. И в чём только не обвиняли Гавриила! и в «обидах», и в «разорениях», и в «тягостях», и в пролитии Св. Даров. Гавриил волновался: то изощрялся в писании встречных доношений на доносителей, то подвергал их «лишению входа церковного» и анафеме, то, припадая к монаршим стопам, умолял «с горькими слезами» избавить его от «напастей и бед и народного порока». С обвинениями Г. переплетались обвинения в разных злоупотреблениях его эконома, приказных управителей и домовых людей, из которых иных и сам Г. должен был карать за «излишние со ставленников взятки». Это духовное сутяжничество дошло до таких размеров, что в год смерти Г. число челобитчиков на него доходило до 34, в Синоде было 55 дел, ими возбужденных, а дела следственной комиссии о Г. были привезены из Рязани в Синод в сундуке и 5 коробьях и описывались с конца октября до марта. Следователем был назначен «неправедный и взятколюбивый» генерал Греков, который с состоявшими при нём «хищниками» в 5 месяцев «дом Пресвятой Богоматери, не боясь от Нея отмщения, варварски, яко сущие неприятели, бесчеловечно разграбили». Школы, о которых так заботился Г., по роспуске школьников на вакацию в 1729 г. были заняты «розыскною о Преосвященном Гаврииле } канцелярией, а ученики за утеснением оной канцелярии бежали в домы, а другие совсем не явились, и сбору им не было» до ноября 1731 г. «Призванный для ответа в Москву», Г. два года жил «напрасно» в столице, да еще «по чужим наемным дворам», так как Рязанское подворье на Мясницкой было занято Грузинским царем Вахтангом с челядью, которая на подворье всё «зачернила», переломала и обокрала домовую церковь. За это время Г. «на епархию съезжал только на три месяца и в такое краткое время не успел управить домовых и епаршеских нужд и оставил епархию и дом, отвсюду непорядками обстоящий, и подчиненных в бесстрашии и в противных поступках». С воцарением Анны Иоанновны власть в Синоде перешла к Феофану Прокоповичу, и Г. отдохнул от «посягательств отдавна злобствовавших на него синодальных членов». В июле 1730 г. было указано «о Преосвященном розыск удержать, а розыскивать про генерала Грекова во взятках». 28 сентября 1730 г. Г. был уволен в епархию до 25 декабря. В январе 1731 г. Синод выдвигал его кандидатуру в Киев и в Ростов. Но дни его были сочтены. Здоровье его было всегда слабое; вследствие постоянных «болезненных припадков» он «пользовался советом разных медицинских докторов»; он с великим смущением ехал в Рязань, где не было «ни докторов, ни хирургов, ни аптеки», и выпросил туда к себе ученика доктора Бидло «для наблюдения за его болезнью». Вышеупомянутые «мелочи архиерейской жизни» должны были в конец подорвать здоровье Гавриила. Уже 14 апреля 1731 г. он простил всех бывших под запрещением, очевидно, ожидая смерти. 27 апреля 1731 г. Г. умер в Москве, как и жил, «на наемном дворе». Он был погребен в Заиконоспасском монастыре. Его обширная библиотека была им пожертвована в Московскую Академию. Гавриил был одним из ученейших иерархов Петровской эпохи; даже за границей «знали о нём из актов Лейпцигских ученых». Но он прославился главным образом своими проповедями. Его проповеди, из которых шесть были изданы в 1768 и 1784 гг., в недавнее время в числе 45 изданы проф. Петуховым по найденной в библиотеке Троицкой лавры собственноручной рукописи Гавриила (Ученые Записки Юрьевского Университета, 1898—1901 г.г.). В проповедях Гавриила неприятное впечатление производят «выражения, оскорбительные для взыскательного слуха», и обилие варваризмов; странными кажутся упоминания о «в бесчестии славном Вителлии», употреблявшем в пищу «мозги павлиные и павинные» и «сахари американские», о «Калханте печальном, Улиссесе скорбящем, Аяксе кричащем, плачущем Менелае» во время принесения в жертву Ифигении; странным кажется вопрос, «какового рода и фамилии» смерть. Но это были обычные ораторские приемы того времени, и надо согласиться с митрополитом Евгением в том, что в проповедях Бужинского постоянно встречаются «обильные и умные обороты мыслей, а часто и трогательное красноречие». Проповеди Бужинского не отделимы от эпохи Петра; они представляют апологию или скорее панегирик «возрождения» России вследствие петровских преобразований. Проповедник с неподдельным чувством «величие гласил Петровых дел», превозносил великого императора, который «государство восприя убогое, от иных государей презираемое, варваром дани прежде дающее, многими печалми озлобленное» и «своим благополучным управлением изобильно и процветающее сотворил, от презрения к славе, от посмешения преведе к почитанию», так что «иже прежде с похвалами дани приемляху, сии от оружия Российского бегают и ниже лице свое явити смеют». Проповедь Гавриила в день годичного поминовения Петра Великого считается лучшею из всех его проповедей и была переведена на латинский язык. И, действительно, сильное впечатление должны были производить обращения к «неблагополучным» слушателям «неблагополучного» проповедника, восклицавшего: «зде увяде венец наш, угасе светильник очию нашею, исчезе красота наша, столп наш преклонися, пресечеся надежда; зде веселие наше в темном мраце погребено, зде лавры побед и торжеств Российских изощренною косою смертною подсечены и потоптаны суть».
Проповедничество было единственною областью, где могло проявляться самостоятельное творчество Гавриила. Синод, признавая его «школьного учения зело довольным и в синодальных делах тщательно трудолюбивым», смотрел на него, как на «специалиста-работника по части научной и литературной»; ему поручалось развить, обосновать, оформить всякий проект, касавшийся школьного или книжного дела. Петр находил, что Гавриил пишет «внятно и хорошим штилем»; поэтому он облюбовал его в качестве распространителя в России полезных практических и гуманитарных знаний. Гавриил был всегда завален срочной и часто весьма неблагодарной работой по заказу в качестве цензора, компилятора и переводчика. «По Высочайшему повелению» он составил (1723 г.) «Последование о исповедании» в «просторечивом» изложении, «дабы самое скудоумнейшее лицо могло понять»; он получал от Петра поручения «сочинять» службы на викториальные и торжественные дни и по довольно сбивчивым указаниям императора правил, вставляя целые песни, «службу благодарственную о великой, Богом дарованной победе» под Полтавою. Не зная голландского языка (он не знал и немецкого), Гавриил должен был надзирать за печатанием Евангелия на славянском и голландском языках при помощи какого-то «иноземца из Риги». По мысли Петра Гавриилу приходилось заниматься трудами, не имевшими отношения к специальности ученого монаха. Его произведением считается «Юности Честное Зерцало, собранное от разных авторов» (1717 г.), заключающее в себе букварь и весьма оригинальное «показание к житейскому обхождению». Выходила в свет гравюра с изображением Петербурга, Гавриил должен был составлять к ней «похвалительное» описание, превознося не только «грыдорованное художество», введенное в России Петром, но с явною натяжкою и самый Петербург, «не токмо всю Россию расположением и красотою превосходящий, но и иные европейские страны». Гавриил редактировал большой Исторический Лексикон Морери в 1716 г., а в 1723 г. «по Государеву указу переводил на латинский язык русские трактаты, принадлежащие к истории». По приказанию Петра он переводил и «книжицу» Аполлодора Афинейского о Начале богов, Пуффендорфовы «Введение в Гисторию Европейскую» (1718 г.) и «О должностях человека и гражданина» (1726 г.), а также «Theatrum Historicum» Стратемана, изданный в 1724 г. под заглавием «Феатрон или Позор Исторический», исправлял перевод с итальянского «Турецкой Истории». Деятельность Гавриила казалась предосудительной многим ревнителям православия. Он принадлежал к прогрессивной партии духовенства, группировавшейся около Феофана Прокоповича и в борьбе с «суевериями» часто без нужды оскорблявшей религиозное чувство православного, сжившегося со своей церковной стариной народа. Ревнители православной старины не отделяли Гавриила от Феофана. В их глазах Феофан был «ересиарх», а Г. его «согласник», соучастник в его «еретическом злодействии», член «злочестивого соборища», чинившего «превеликие досады и гонения и озлобления» Святой Церкви, разорявшего часовни, называвшего «ложными мощьми телеса святых», сравнивавшего с землею могилы на кладбищах. В «новоизданных» под смотрением протектора «печатных книгах» они находили «нестерпимые хулы и многие ереси». Гавриил в своих переводных трудах подавал некоторый повод к соблазну. Подобно Феофану, он был ярым противником католицизма и совершенно игнорировал католическую литературу. «Ниже кую от римских преведохом, — писал он, — понеже во онех везде борьба на Церковь Греческую, своих же пап превозношение, от коих книг воспоследствова, что мнози, оныя чтуще, сонмище Римское и их бесславную главу превеликими возносят похвалами». Гавриил переводил только книги протестантских авторов и притом буквально, «яко же от самого автора сложена есть, ничтоже пременивше, ничтоже приложивше или убавивше». Благодаря такому приему в переведенных протестантских сочинениях оставались все нападки на Римскую Церковь, которые при сходстве учения этой Церкви с учением Церкви Греческой, могли быть направлены и против православия. Совет Гавриила читать протестантские книги с «таким рассуждением, да, яже противна суть здравому учению, сия оставим или паче сего ради чтем, да на оные ответствовати научимся» не объясняет его пристрастия к протестантским сочинениям, так как с тою же целью можно читать и сочинения католические. Гавриилу приходилось нести ответственность и заполитические вольности Пуффендорфа и Стратемана: царица Прасковья жаловалась Петру на то, что «в книге Пуффендорфия обретаются хулы на Государя Царя Иоанна Алексеевича»; на то же и с большей надеждой на успех указывал при Анне Маркелл Родышевский. Книги Гавриила не раз попадали в разряд запрещенных: при Петре II была конфискована «служба благодарственная», при Анне «Введение»; при Елизавете был снят запрет с «Введения», но запрещен «Феатрон». Положение Гавриила было безвыходное. «Я не собою то писал», пробовал он оправдываться. «Хотя ты и не сам написал, да переводить тебе того не следовало», возражал ему на это даже не слишком осторожный Феодосий Яновский. Когда же Г. попробовал вычеркнуть нелестную характеристику русских у Пуффендорфа, Петр с гневом сказал ему: «Глупец! тотчас поди и переведи книгу везде так, как она в подлиннике есть». Гавриил не был аскетом, любил деньги и другие блага земные. Еще в бытность его префектом школьники «били на него челом в удержании их жалованья». Он давал деньги своим родственникам «для промыслу», т.-е. для торговых и других афер с строгим наказом при этом о нем «ниже мало не вспоминать». Внешнее поведение духовных лиц типа Прокоповича и Бужинского, участвовавших в шумной и нетрезвой жизни Двора Петра I, пировавших на «самлеях» и спусках кораблей, подавало много поводов к соблазну. Про Феофана Прокоповича и его «согласников» ревнители говорили, что они церковную казну «на свои роскоши, на дорогие напитки, на музыки с танцы и на карты с товарищи употребляли».
Рункевич С., История Русской Церкви под управлением Св. Синода, I, 210—212; Смирнов С., История Моск. Слав. Гр. Лат. Академии, 207; Евгений, Словарь, I, 77—81; Филарет, Обзор, II, 7—9; Аскоченский В., Киев, I, 293—294; Чистович, Феофан Прокопович и его время, 89, 90, 216, 303—305, 328—329; Пекарский, Наука и Литература при Петре Великом, I, 116, 229, 236, 325, 326, 329, 330, 331, 497, II, 397, 407, 408, 437—439, 469, 592, 613—615, 636, 657 669, 672, 673; Описание Архива Св. Синода, I, № 755, II, № 1247, 1287, IV, № 411, VI, № 204, VII, № 31, 117, 212, 264, 318, VIII, №№ 51, 119, X, №№ 47, 168, 269, 392, XI, №№ 6, 79, 138, 174, 188, 219, прилож. IV (опись имущества и книг Гавриила), прилож. XII (опись дел, касающихся его, в Синоде); Ученые Записки Юрьев. Унив. 1898, № 2 (предисловие проф. Петухова к проповедям Гавриила); Соловьев, История России (изд. Общ. Польза), IV, 256—258; Сменцовский, Братья Лихуды, 459; Иероним Архим., Рязанския Достопамятности (изд. Ряз. Арх. Ком. 1889 г.), 127—128; Церк. Вед., изд. при Св. Синоде 1902 г., 436 неоф.