Польза для него отъ иеня, о которой упомянуто ранѣе, состояла лишь въ тоиъ, что я часто былъ необходимъ ему, какъ надежный, сильный и преданный ему »поводырь« въ его вечернихъ экскурсіяхъ, напр. къ Я. П. Полонскоиу, семейству Гринбергъ и ко многимъ другимъ общимъ знакомымъ, а частію и въ нѣкоторые великосвѣтскіе дома, куда приглашались мы, писателн и художники, на вечера, вошедшіе было въ моду въ то памятное время. Почти всегда Тарасъ Гр. являлся на эти многолюдныя и частныя собранія — уже въ нѣкоторомъ подпитіи и, если только представлялась къ тому возможность, въ продолженіи вечера, постепенно хиѣлѣлъ и становился добродушно разговорчивъ; а если въ средѣ собесѣдниковъ случайно оказывалось лице, ему антипатичное, или разговоръ принималъ по его мнѣнію вызывающій тонъ, то онъ тотчасъ же дѣлался придирчивъ и крайне рѣзокъ, и болыного труда стоило хозяевамъ отвлечь его отъ предмета раздраженія. Во всякоиъ случаѣ остатокъ такого вечера — до сна, — для него былъ уже окончательно испорченъ; тутъ онъ уже систематично бередилъ свое наболѣвшее сердце воспоминаніями и о своеиъ горькомъ дѣтствѣ, и о вынесенномъ имъ крѣпостномъ рабствѣ, ссылкѣ и пр. и пр., что при нѣкоторыхъ способствующихъ обстоятельствахъ (о которыхъ скажу ниже) доходило иногда до поэтическаго паѳоса. Въ эти моменты онъ какъ бы выросталъ; чуялась величавая сила въ его пламенныхъ рѣчахъ импровизаціи — по силѣ и огню чувства, напоминавшей мнѣ игру знаменитаго геніальнаго трагика Айра-Ольдриджа.
Здѣсь кстати будетъ упомянуть о знакомствѣ этихъ двухъ замѣчательныхъ личностей, которому я былъ свидѣтелеиъ. Вскорѣ по прибытіи въ Петербургъ, послѣ блестящаго дебюта въ «Отелло«, трагикъ появился въ
