Тараса Григорьевича — Г—жа Кар—ская; въ ея домѣ, по вечерамъ, часто собиралась та группа, о которой я говорилъ; и Шевченко, познакомившись съ Г—жею Кар—ской, сталъ посѣщать ее чуть не каждый день. Мы прождали около часу. Наконецъ явился Тарасъ Григорьевичь — и разумѣется, прежде чѣмъ кого-либо изъ насъ, привѣтствовалъ Г—жу Маркевичь: онъ уже встрѣчался съ нею, былъ искренно къ ней привязанъ и высоко цѣнилъ ея талантъ. — Широкоплечій, призёмистый, коренастый, Шевченко являлъ весь обликъ козака, съ замѣтными слѣдами солдатской выправки и ломки. Голова остроконечная, почти лысая; високій морщинистый лобъ, широкій такъ называемый »утиный« носъ, густые усы, закрывавшіе губы; небольшіе сѣрые глаза, взглядъ которыхъ, большей-частью угрюмый и недовѣрчивый, изрѣдка принималъ выраженіе ласковое, почти нѣжное, сопровождаемое хорошей, доброй улыбкой; голосъ нѣсколько хриплый, выговоръ чисто-русскій, движенія спокойныя, походка степенная, фигура мѣшковатая и мало изящная. — Вотъ какими чертами запечатлѣлась у меня въ памяти эта замѣчательная личность. Съ высокой бараньей шапкой на головѣ, въ длинной темно-сѣрой чуйкѣ съ воротникомъ изъ черныхъ мерлушекъ, Шевченко глядѣлъ истымъ Малороссомъ, хохломъ; оставшіеся послѣ него портреты даютъ вообще вѣрное о немъ понятіе.
Намъ всѣмъ, тогдашнимъ литераторамъ, хорошо было извѣстно, какая злая судьба тяготѣла надъ этимъ человѣкомъ; талантъ его привлекалъ насъ своею оригинальностью и силой, хотя едва-ли кто-нибудь изъ насъ признавалъ за нимъ то громадное, чуть не міровое значеніе, которое, не обинуясь, придавали ему находившіеся въ Петербургѣ Малороссы; мы приняли его съ дружескимъ участіемъ,
