чество стояло живою стѣною, защищавшею Русь отъ азіатскихъ кочевниковъ.
„Въ Малороссіи, гдѣ задачи казачества были шире и роль несравненно значительнѣе, чѣмъ на Дону, Волгѣ и Уралѣ, въ началѣ прошлаго вѣка, и при Петрѣ Великомъ, отъ прежней славной дѣятельности, отъ старой казацкой воли оставалась устарѣлая, на военный ладъ построенная община, въ которой аристократія, „старшина“, высшее военное сословіе рѣзко отдѣляется отъ народа и любя „волю“ для себя, не признаетъ ее необходимой для простого народа, котораго начинаетъ давить и порабощать задолго до введенія крѣпостного права. Кромѣ русской народности и православія, въ малороссійской военной общинѣ не выработалось ничего оригинального, своего: всѣ зачатки гражданской жизни, всѣ формы ея были въ ней польскія. Самостоятельное существованіе было немыслимо: приходилось быть или Польшей, или Москвой. Но Польшей не захотѣли быть еще отцы и дѣды современниковъ Мазепы и Горленка. Перейти къ Польшѣ, значило повторять зады, отказаться отъ славнаго прошлаго, ибо Польша, забравъ себѣ почти ⅔ русскихъ земель, не перестала быть Польшей, не сдѣлалася западной Россіей, какъ нѣкогда сдѣлалась ею Литва; что же оставалось дѣлать? правда, дѣло сдѣлано, и давно, еще Хмѣльницкимъ; но Москва, московскіе порядки, московскій деспотизмъ, московская грубость… Носонѣнно, еще до Мазепы и Горленка съ товарищами, многіе изъ малороссіянъ, без всякой мысли объ измѣнѣ, не разъ и серьезно думали и передумывали объ этомъ, вздыхали и поминали прошлое… Но вотъ появился геніальный человѣкъ и прошелъ по всей Малороссіи лѣваго бе-
