ажъ бояринъ князь Ликовъ ездилъ по него, и на слова его поехалъ до ихъ царскихъ величествъ до Воздвиженского, и тамъ оному з синомъ голови поутинано обомъ Хованскимъ, и войска великіе скуплено под Троецкій монастиръ на знесення онихъ стрелцовъ своеволнихъ, которихъ у столици сорокъ пять тисячъ было, и сами собою справовали, нѣкого не слухаючи; бо и скарбници с порохами и кулями и всякимъ оружемъ в моцъ свою взяли и бунти противко усѣхъ сенаторовъ и противъ ихъ царскихъ величествъ чинили;[1] поневажъ онимъ зразу допущено своеволѣ, где юже жадного полковника а нѣ сотника з старшихъ не мѣли над собою; бо которихъ не вигубили, то поутѣкали до боку ихъ царскихъ величествъ; где уся Москва у великой тривозѣ от онихъ била и, якъ на якихъ неприятелей чужосторонихъ, усей землѣ войска купилися до царского боку и промислъ о оной своеволѣ чинили. Же видячи стрелци, же своего предводителя, то есть князя Хованского, утратили, мусѣли ся упокорити ихъ царскимъ величествамъ, — вислали с промежку себе сотъ двѣ стрелцовъ, просячи о милосердіе, сами плахи и сокѣри на себе принесли; которихъ до ласки своей царской ихъ царское величество приняли, и пославши, у онихъ усю казну военную отобрали и городъ, и ихъ безь оружя учинили. И такъ ихъ царское величество по многомъ времени уехали в Москву мѣсяця …,[2] где уехавши,[3] не безъ карности было предводителемъ тихъ бунтовъ: однихъ на горлѣ, а иннихъ силкою карано, а остатку не позволено при оружю зоставати, опрочъ тихъ, которіе на вартѣ зоставали. А бояре и слуги
