пользованным многое даже из поставленного на первом плане, — например, некоторые томы «Етнографічного збірника»…[1]
Эта выборка дала 50650 карточек. Кроме того, по нашим отметкам, около 4000 карточек выписано было разными лицами, более всего (более трех тысяч) А. П. Дудою-Дудзинским; всего-же выписано из книг 54700 карточек. Прибавляя к этому добытое непосредственно от народа, получим 65181 карточку и, сверх того, опять-таки материал из рукописей г.г. Левицкого и Стрижевского.
Кроме того, мы пользовались, без выписки на карточки, словариками Верхратского (угорским, лемковским, «Знадобами», «Початками»), Манжуры (в «Сказках»), Рудченка (при «Чумацк. песнях»), ботаническими словарями Анненкова, Роговича и Волкова (в I томе «Записок Юго-Западн. Отдела Географ. Общества»), а также, в указанной ниже мере, и более обширными словарями языка. Весь этот материал дал очень большое количество примеров и новых значений к уже имевшимся в алфавите словам, доставил возможность об'яснить необ'ясненные еще слова и исправить ошибки в сделанных уже об'яснениях, сильно пополнил фразеологию, а также дал не менее 18500 новых слов и позволил, таким образом, увеличить об'ем словаря почти в два раза. В настоящее время словарь заключает в себе около 68000 слов, не считая материалов старого книжного языка, которых собрано г. Тимченко тысяч двенадцать — тринадцать слов.
Что касается пользования источниками, список которых приложен ниже, то мы на первом плане всегда ставили материал, добытый из этнографических сборников, как материал народный и, благодаря обилию опубликованных записей, доступный поверке многими случаями употребления слова, а потому наиболее достоверный и, кроме того, могущий быть обставленным наиболее полными комментариями. За ним следуют слова, записанные непосредственно от народа (изданные или в рукописи): при внимательном и опытном записывателе такой материал очень ценен, хотя, конечно, не может быть поставлен наравне с словами из этнографических сборников, так как, за немногими исключениями, такая запись дает нам лишь один случай употребления слова, не могущий быть проверенным и дополненным другими случаями; кроме того, всегда возможно, что записыватель уловил не основное значение слова и даже, может быть, значение, так сказать, мимолетное, приноровленное лишь к данному случаю, что так часто бывает в беглой живой разговорной речи. Хорошо, если другой материал дает возможность проверить такую запись; но если она одинока, а единственный при этом способ проверки на месте записи возможен, конечно, лишь как редкое исключение, тогда составитель словаря всегда рискует включить в свою работу слово с значением неточным, слишком частным, не говоря уже о прямых ошибках. Все это в значительной мере понижает стоимость этого материала, заставляет быть с ним очень осторожным. Но какая бы степень осторожности не была применена к делу, риск ошибки все-же не может быть устранен[2].
В виду только что высказанных соображений сочинения лучших писателей могут быть поставлены ничуть не ниже этого последнего рода материалов, а относительно возможности проверки и полноты комментирования даже и выше. Лучшими же для нашей работы писателями мы считаем тех, которые, более или менее мастерски владея словом, в то-же время черпали свой словесный материал непосредственно из народной речи. К таким мы относим более старых писателей: Котляревского, Гулака-Артемовского, Квитку, Макаровского, Шевченка, М. Вовчка, Г. Барвинок, Симонова и затем П. Кулиша, особенно в его произведениях пятидесятых и
- ↑ Конечно, в списке источников находится несколько книг, пользование которыми можно было бы отнести даже и на третий план; но выписки из них уже имелись готовыми, оставалось только применить их к делу без затраты труда на добывание их.
- ↑ Считаем нужным предупредить, что слова тайных языков нищих, шерстобитов и пр. в наш словарь не включены.
